Неведомые воды: преемственность президентской власти в Казахстане и Узбекистане

По легенде французский король XVIII века Людовик XV заявлял, что после его смерти все может пойти крахом (“После меня – потоп”). С точки зрения стороннего наблюдателя, схожий уровень неопределенности присутствует в Казахстане и Узбекистане. Эти страны с 1989 года управляются одними и теми же президентами, находившимися у власти еще до распада Советского Союза в 1991 году. 74-летний президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и его узбекский коллега 77-летний Ислам Каримов твердой рукой руководят своими странами, но пока не представили преемников, которые могут сменить их на посту.

Обе страны являются авторитарными и стремятся к лидерству в регионе. Казахстан известен своим экономическим ростом за счет запасов природных ресурсов, активным присутствием на международном уровне и часто воспринимается как экономический двигатель Центральной Азии. Узбекистан – самая густонаселенная страна региона и располагает наиболее мощным по сравнению с соседними государствами сектором внутренней безопасности, в том числе достаточно боеспособной армией и влиятельными спецслужбами.

Очевидно, что смена президента на определенном этапе неизбежна для обеих стран. В Казахстане президентские выборы запланированы на 2016 год. Узбекистан отложил голосование с декабря 2014 года на март 2015 года. По желанию президентов эти даты могут быть отложены или перенесены на более ранний срок (Каримов и Назарбаев могут вновь выдвинуть свои кандидатуры или отказаться от участия в выборах). Еще один вариант – прямая передача власти (как в случае с Ельциным и Путиным в России в 1999 году). Международным партнерам обеих стран и соседним государствам остается только гадать о возможном сценарии развития событий, но все заинтересованные стороны отдают себе полный отчет в том, насколько важны Казахстан и Узбекистан для экономики и безопасности Центральной Азии и как высока вероятность дестабилизации в период смены политических режимов в этих странах.

В случае с Казахстаном это особенно актуально для экспорта углеводородов и урана, а также для внушительных иностранных инвестиций. Кроме того, Астана – ключевой партнер Москвы по созданию Евразийского союза. Узбекистан, благодаря активному приросту населения, стратегическому весу и центральному расположению в Центральной Азии, считается залогом региональной безопасности.

Авторы данного брифингa не пытаются заглянуть в хрустальный шар, чтобы предугадать, как будут развиваться события, и не обсуждают имена потенциальных преемников. Несмотря на то, что для политической культуры Казахстана и Узбекистана характерен определенный уровень культа личности, на кону здесь стоят не отдельные люди, а режимы в целом. В этом брифинге рассматриваются возможные изменения, которые могут претерпеть сформировавшиеся в последние двадцать лет механизмы разделения власти в обеих странах, и растущая роль населения.

Элиты и распределение ресурсов

Основу баланса внутри элит этих двух государств составляет разделение ресурсов. В большинстве постсоветских стран власть и бизнес тесно связаны между собой. Передача власти в Казахстане и Узбекистане во многом будет зависеть от распределения активов, а это, в свою очередь, может привести к трениям среди привилегированных групп.

Государственная структура Казахстана менее централизована, истеблишмент – многочисленней и разнообразней. Под элитой здесь подразумеваются люди, связанные с членами семьи президента, олигархи и влиятельные правительственные чиновники. C начала 2000-х годов консолидация власти и национализация основных активов страны под «зонтом» АО «Самрук-Казына» (включающим 400 крупнейших предприятий, производящих 60 процентов ВВП Казахстана) осуществлялись в соответствии с интересами семьи Назарбаева, в том числе его зятя Тимура Кулибаева. Но и за пределами этого государственного образования был накоплен равнозначно внушительный капитал. В стране есть олигархи от добывающей отрасли, находящиеся под личным протекторатом президента и часто являющиеся представителями из национальных меньшинств (русскими евреями, корейцами и т.д.). Другие сделали состояние в «новых секторах», появившихся во время перехода к рыночной экономике: в финансовой и банковской сфере, на рынке коммуникаций и в сельском хозяйстве. Некоторые из них противятся контролю со стороны президентской семьи или отдельных олигархов неказахской национальности и теоретически способны мобилизовать определенные группы населения, в частности, путем использования националистической риторики.

В Казахстане также имеется влиятельная группа чиновников. Основу их могущества составляет возможность распределять среди представителей частного сектора и местных органов власти государственные ресурсы, контролировать кадровую политику, управлять отношениями с другими странами и определять идеологический курс режима. Кроме того, представители этой категории элиты могут существенно улучшать собственное финансовое благосостояние, поскольку занимаемые ими должности позволяют им продвигать своих родственников на ключевые посты в предприятиях малого и среднего бизнеса. Частично благодаря этим людям в Казахстане появились средний и зажиточный классы, чье финансовое положение неразрывно связано с развитием сектора услуг (торговлей, сферой развлечений и использованием высоких технологий). Между тем, элита из силовых ведомств Казахстана менее влиятельна, чем в соседнем Узбекистане.

Государственная структура Узбекистана более централизована, но не открывает больших возможностей для извлечения выгоды. Власть располагает массой инструментов для подавления оппозиции внутри госаппарата и за его пределами, осуществления контроля над частным сектором или его поглощения государством. Но Ташкент обладает меньшим влиянием на элиту в регионах, контролирующую рабочую силу в сельском хозяйстве, и в недостаточной мере оказывает государственные услуги более широким слоям населения. Президентская семья железной рукой управляет Узбекистаном. Дочери Каримова Гульнаре удалось завладеть большей частью генерирующих доход областей экономики: от экспорта газа и добычи минеральных ресурсов до цементных заводов и сферы развлечений. Ее империя была создана с согласия спецслужб, представляющих собой государство в государстве и построивших собственную бизнес-империю, основанную на контроле над экспортом ископаемых через налоговые и таможенные службы.

Хотя режим по-прежнему полностью контролирует страну, внутри него произошел ряд изменений. С 2010 года господство Каримовой слабеет. Прекратила существование ее основная компания
«Зеромакс», на Гульнару усиливается юридическое давление: ее ближайшие соратники подвергаются задержаниям, появляется информация, что она сама была помещена спецслужбами под домашний арест. Взлет и падение Каримовой и другие раздоры из-за прав собственности в элите Узбекистана свидетельствуют о том, что баланс власти, возможно, менее стабилен, чем можно было бы предполагать, учитывая обширность контроля режима над страной.

Главная разница между Казахстаном и Узбекистаном заключается в том, что в Казахстане существует группа влиятельных чиновников с экономическими интересами, тогда как в Узбекистане имеется сектор внутренней безопасности, обладающий внушительной властью и собственной коммерческой империей. В обеих странах смена президента способна спровоцировать перераспределение ресурсов. Может случится и обратный процесс. Некоторые основные игроки здесь более уязвимы: в Казахстане это олигархи из национальных меньшинств, пользующиеся защитой Назарбаева, но рискующие столкнуться с олигархами титульной нации и могущественными чиновниками. В Узбекистане слабым звеном могут стать соратники Гульнары Каримовой, вовремя не примкнувшие к другим лагерям. Бесспорно, все заинтересованные стороны будут стремиться сохранить свое влияние, что может привести к быстрому возникновению новых альянсов. Ни один из участников не контролирует игровое поле полностью. Кроме того, они не способны предугадать, будут ли их активы находиться в безопасности при новом лидере.

Создание институтов и экономическая либерализация: как элита может сохранить стабильность

Будущая передача президентской власти для обеих стран – это не только потенциальное перераспределение ресурсов среди привилегированных групп. Изменения могут коснуться и государственного устройства.

Казахстан только начал процесс построения институтов в сочетании с ограниченными структурными реформами. Его цель – создание более гибкой институциональной структуры, способной к политическому реформированию в условиях, когда завершится эпоха правления Назарбаева. Например, теоретически была расширена власть парламента, а президентская партия «Нур-Отан» нацелилась на превращение в более амбициозную политическую организацию. Ее задачи больше не ограничиваются привлечением голосов во время выборов. Партия стремится определять политическую жизнь и архитектуру власти в целом. С недавнего времени ряд экспертов продвигает идею «коллективного преемника», избранного на основе консенсуса. В мае 2012 года эта тема поднималась тогдашним секретарем «Нур-Отана» Ерланом Кариным. Понятие «коллективного преемника», хоть и не поддержанное открыто властью, можно трактовать как желание элит не персонифицировать процесс преемственности и как сигнал к возможной политической модернизации. Растущее осознание необходимости развития и институциональных реформ режима происходит одновременно с расширением влияния молодых поколений, сформировавшихся в условиях независимого Казахстана, для которых Назарбаев становится воплощением устаревшей постсоветской парадигмы. К более организованному государственному аппарату и четким правилам разделения власти в основном стремятся молодые чиновники, многие из которых обучались за границей, а также представители малого и среднего бизнеса. Очень сложно предсказать, будет ли этот процесс поиска компромисса сопровождаться элементами реальной демократизации, в том числе созданием многопартийной системы и механизмов сдержек и противовесов, таких, как парламентский контроль и повышение независимости судебной ветви власти. Более вероятно, что «коллективный преемник» постарается сохранить режим, по характеристикам сходный с нынешним. Тем не менее, если его избрание произойдет в сочетании с отдельными реформами институтов и их развитием, такой сценарий позволит улучшить бизнес-климат и может повлечь возникновение более независимой рамочной законодательной структуры.

В Узбекистане ситуация менее прозрачна. Здесь, как и в Казахстане, ни один преемник, скорее всего, не будет иметь особого статуса «отца нации», как Каримов, а потому ему придется пойти на более серьезные компромиссы с другими представителями элиты. В Узбекистане также наметился потенциал проведения институциональных реформ, менее значительный, чем в Казахстане. На это указывают недавно внесенные поправки в Конституцию, передающие часть президентских полномочий премьер-министру, и более ранние попытки укрепить роль парламента. Но в стране ннедостаточно молодых, амбициозных и хорошо образованных чиновников, способных направлять реформы. Кроме того, возможности получения личной выгоды более ограничены, чем в Казахстане. Источником узбекского капитала выступают несколько основных секторов промышленности: выращивание хлопка, добыча золота, урана и углеводородов, – а частный сектор по-прежнему незначителен.

Тем не менее, маловероятно, что созданные при Каримове механизмы продолжат существование в прежнем виде. Нынешний режим с трудом удовлетворяет потребности всех членов элитной группы населения, так как политическая система ограничивает рост имеющихся экономических активов. Кроме того, с выводом войск НАТО из Афганистана практически исчезнут два источника дохода власти: Северная сеть поставок и арендная плата за военную базу в Термезе. Преемнику Каримова, таким образом, возможно, придется провести экономическую либерализацию для привлечения иностранных инвестиций и создания новых ниш для перераспределения капитала, способных удовлетворить элиту страны.

Схожая ситуация складывается с 2007 года в Туркменистане. Президент Гурбангулы Бердымухаммедов постепенно позволил широкой группе членов привилегированного класса получать доход от экспорта газа, что увеличило число людей, выигравших от его прихода к власти, и компенсировало недостаток его личного влияния. Внутри узбекской элиты складываются более сложные отношения. Преемнику будет нелегко управлять хищническими склонностями сотрудников сектора безопасности. Другим фактором станет позиция привилегированных групп в регионах. Например, маргинализация элиты из Ферганской долины может послужить новым источником неопределенности в процессе передачи власти.

Влияние населения: ограниченное, но потенциально важное

Даже в условиях суровых диктатур позиция населения, выступающего за режим или против него, играет определенную роль. На первый взгляд, общественное мнение в Казахстане и Узбекистане – на стороне правящего класса, но результаты опросов населения (в особенности в Узбекистане) не слишком достоверны, поскольку важным фактором здесь выступает страх. В Казахстане Назарбаев пользуется широкой поддержкой народа частично из-за того, что его усилиями страна стала известна на международномуровне. ВУзбекистанережимуспешноразыгрывал националистическую «карту», превратившись в неделимую часть постсоветской символики и национальной идентичности, которым население сохраняет приверженность.

Тем не менее, в том, что касается принятия режима общественностью, Казахстан находится в более уязвимом положении, чем Узбекистан. Новое поколение, во многом полагающее, что современное, жизнеспособное государство должно быть более «казахским», может с легкостью подорвать существующую идентичность, основанную на принятии этнических меньшинств и отводящую на второй план понятие «казахскости». В этом случае страна может отказаться от советских лозунгов о дружбе народов и теоретически стать менее пророссийской. Преемникам в обеих странах, скореe всего, придется разыгрывать символическую карту национализма, чтобы компенсировать отсутствие статуса «отцов нации».

Народу могут дать возможность принять участие в передаче президентскойвластитольковрамкахполностьюконтролируемых выборов для поддержания видимости демократии, когда преемник уже будет определен правящей элитой. В целом, население мало интересуется политической жизнью. Широко распространено мнение, что государство – это объект раздоров внутри привилегированной группы, а не источник управления общими благами. У оппозиции нет ни влияния, ни идеологической основы, ни лидеров для того, чтобы вмешаться в переговоры элиты по выбору нового президента. Исламистские движения, такие, как «Хизб ут-Тахрир», стремящиеся изменить общество изнутри через исламизацию, в перспективе могут стать более влиятельными, но их прямое политическое участие на данном этапе невозможно. В обеих странах происходили спорадические народные выступления против местных органов власти, в частности, против решений, касающихся сельхозпроизводства, закрытия малых предприятий, а также в связи со сбоями в энергоснабжении. Но у этих акций протеста, например, выступлений бастовавших рабочих-нефтяников в казахстанском Жанаозене в 2011 году, не было ни развернутой идеологической базы, ни общенационального размаха.

Как показывают народные восстания в Кыргызстане в 2005 и в 2010 годах, это вовсе не значит, что недовольные представители элиты и население не могут найти точки соприкосновения для создания новой политической силы, способной повлиять на процесс преемственности. В Казахстане и в меньшей степени в Узбекистане ряд представителей правящих кругов способен использовать общественное недовольство для того, чтобы заставить столицу прислушаться к их мнению. Как продемонстрировали акции протеста в Тунисе и Ливии в 2011 году, население может мобилизоваться, объединившись вокруг общих социально-экономических требований (повышения пенсий, зарплат, прекращения перебоев с энергоснабжением, решения жилищных проблем) или вопросов социальной справедливости. Например, в 2005 году в Андижане присвоение предприятия малого бизнеса властями вылилось в народные выступления. Но смена формулировок (переход на такие требования, как смена режима, укрепление правопорядка) в Казахстане и Узбекистане может занять больше времени, чем в Тунисе и Ливии, и авторами новых лозунгов, скорее всего, станут члены существующей элиты. Сценарий народного восстания под предводительством утратившей иллюзии молодежи в обеих странах маловероятен, частично из-за ограниченного доступа в Интернет (в Казахстане этот показатель выше, чем в Узбекистане).

Существует вероятность актов насилия на почве исламизма, способных повлиять на передачу президентской власти. Исламским радикалам вряд ли удастся спровоцировать кровопролитный государственный переворот, поскольку они не располагают широкой поддержкой населения и не способны организоваться на национальном уровне, но возможны отдельные инциденты, которые могут оказать влияние на процесс назначения нового лидера. Узбекистану может угрожать деятельность исламистов в Ферганской долине. На западе Казахстана, где усилились позиции джихаддистов, имели место случаи атак смертников. Но обе страны располагают достаточно организованными спецслужбами, которые способны сдерживать подобные явления.

Заключение

Политический климат в Казахстане и Узбекистане во многом схож: стареющие президенты – «отцы нации», сильные авторитарные режимы. Но между ними есть и ряд важных различий, определяющих перспективы плавной передачи президентской власти.

Казахстан – экономический тяжеловес, Узбекистан полагается на полностью регулируемую экономику. На первый взгляд, режиму в Казахстане легче умиротворять элиту и население в целом, но, в то же время, страна располагает большими ресурсами, способными стать объектом борьбы внутри правящих кругов. В Узбекистане меньше «лакомых кусков» для распределения, что может усугубить раздоры между привилегированными группами, но также способно стимулировать быстрый поиск компромисса для сохранения статус- кво.

Обе страны могут нацелиться на избрание преемника на основе консенсуса и разработку более предсказуемых механизмов управления интересами элиты. В Казахстане этот процесс уже начался и может вылиться в проявления демократизации. Способна ли система Узбекистана на реформы, покажет время. Для него ключевым моментом станет либерализация экономики, что позволит перераспределить ресурсы среди элиты и сохранить мир. Укрепление влияния новых поколений в Казахстане способно привести к повышению националистических настроений. В Узбекистане уже существует сильная национальная идентичность, которая может превратиться в национализм, направленный против этнических меньшинств и соседних государств.

Население в основном не участвует в процессе передачи власти, но способно сыграть определенную роль, если представители правящих кругов смогут мобилизовать отдельные группы на местном и региональном уровне. Этот процесс, тем не менее, вряд ли достигнет общенациональных масштабов. Исламизация общества – необратимое явление, и в определенный момент оно может выйти на политический уровень, но маловероятно, что в ближайшем будущем этот фактор окажет воздействие на преемственность президентской власти.

Не стоит исключать вероятность возникновения в Казахстане и Узбекистане в ближайшие десять лет тенденций, схожих с событиями в Украине в конце 2013 года (народных выступлений с требованием покончить с коррупцией и установить демократию). Но более вероятным сценарием представляется тот, при котором будет сохранена существующая система. Ее ядром станет распределение ресурсов среди элиты, некоторыe институциональныe реформы, экономическая либерализация и общественное согласие, основанное на усилении национализма и предоставлении государством населению базового набора услуг. Факторы, способные привести к дестабилизации в обеих странах, такие, как недовольство молодежи и усиление влияния ислама, могут оказать определенный эффект на процесс передачи власти, но вряд ли нарушат его.

About Author

Jos Boonstra

Before joining the Centre for European Security Studies in 2016, Boonstra worked as senior researcher, and later as head of the Eastern Europe and Central Asia programme at FRIDE, a think tank with offices in Madrid and Brussels. He completed MAs in Contemporary History and International Relations at the University of Groningen. His work focuses on Eurasian and transatlantic security issues (in particular EU, NATO and OSCE policies) as well as on development policies and democratisation in Eastern Europe, the South Caucasus and Central Asia. Boonstra is member of several internal research networks and regularly comments on international issues in the media.

See author's posts